Юрий Рост Испытание Эверестом Юрий Михайлович Рост (теперь я приступаю к официальному изложению его биографии) родился в 1939 году в Киеве. Окончил институт физкультуры по специальности плавание и водное поло. Куда как далеко от альпинизма, но все-таки спортивное образование--это один из аргументов в его пользу. Поработав некоторое время тренером, пошел снова учиться--сразу по двум специальностям: днем на факультете журналистики, вечером--на английском отделении филфака. Здесь, в Ленинградском университете, мы с ним чуть-чуть не встретились. Потом, уже в процессе работы над книгой, нашлись у нас и общие знакомые, как впрочем, и общий язык--его мы обрели очень скоро, можно сказать--сразу. Чтобы закончить анкету, добавлю: Юрий еще был студентом, когда его пригласили работать в ленинградский корпункт "Комсомольской правды", потом в редакцию этой же газеты в Москву, откуда он, проработав несколько лет и завоевав довольно солидное имя, перешел в "Литературную газету". Об альпинизме до этого Юрий Рост не писал. Тем удивительнее, что его очерк в "Литературке" обошелся без традиционных журналистских "ляпов" на альпинистскую тему. Конечно, Юрий Рост имеет право участвовать в этой книге, хотя он не был на Эвересте и даже не дошел до базового лагеря. Но он прожил несколько дней с участниками экспедиции и--не помню, кто это сказал,-- "захватил их тепленькими", записывал их рассказы тогда, когда они были переполнены впечатлениями. Он был первый человек, с которым можно было поделиться и который умел слушать. Потом, в Москве, на многочисленных встречах, рассказывая десятки раз одни и те же эпизоды, альпинисты невольно "редактировали" их, постепенно улавливая, на что реагирует аудитория, какие моменты наиболее выигрышны, а какие скучны, о чем стоит говорить, а о чем лучше и промолчать. Никто так глубоко не копал, как Рост,--сказал мне Коля Черный. Юра--он все правильно понимает,-- это слова Володи Балыбердина. Вдумчиво пишет, очень тонко подмеча ет и очень убедительно излагает,-- примерно так сказал Валя Иванов. Да, я беседовал с Ростом. У него правильная позиция. Если он так напи шет, а вы напечатаете--полезная для альпинизма книга будет,--сказал по те лефону Виталий Михайлович Абалаков. Я, как редактор, отметил бы еще одну ценную черту моего автора--умение пе ревоплощаться, "влезать в шкуру" своих героев, понимать их и думать за них и смотреть на мир их глазами. Но все, кто прочтет очерк Юрия Роста, должны неп ременно обратиться и к третьей части нашей книги: воспоминания участников экспедиции, написанные в большинстве своем на основе дневниковых записей или беглых заметок в записной книжке, полны таких деталей и красок, которых, конечно, журналист видеть не мог--это монополия эверестовцев. Потом началась работа над очерком. Трудная работа. Трудная и потому, что 6 сроки были жесткими, а материал объемный и очень даже не простой. И потому, что у журналиста Юрия Роста есть еще и основная работа (вернее, она есть в первую очередь) в "Литературной газете", где в это же время появилась его знаменитая статья о футболе, а она стоила ему и времени, и нервов, и душевных сил. И потому еще, может быть, что Юра--человек увлекающийся да к тому же еще и чрезвычайно контактный и у него много друзей, а потому и много обязанностей перед ними--он просто не может отказаться от дружеской встречи, от какого-то пустяшного на первый взгляд разговора, потому что этот разго* вор может быть очень нужен другу для обретения душевного равновесия в какую-то его не очень благоприятную минуту. Он приносил свой очерк кусками, иногда даже написанными от руки. И редактировать приходилось прямо из-под пера, и особенно внимательно следить, чтобы увязывались эти куски, и не проскальзывали повторы, и не были эти куски разнокрасочными. Так родился основной очерк, рисующий общую картину работы экспедиции. Э. К. Я никогда не интересовался альпинизмом. Этот род деятельности, этот спорт и эта жизнь отпугивали своей исключительностью... С детства я мечтал рисовать красками. Возможность смешивать цвета на холсте, управляя иллюзиями зрителя, привлекала меня, но ни разу я не пробовал это сделать, хотя и желал и краски можно было купить в магазине. Просто так, попробовать-- для себя. Мне казалось, право взяться за кисть не может быть определено мной, не я главный в этих отношениях--недаром ведь "избранник" и "избирающий" при одном корне разного порядка слова. Возможность управлять звуком, линией, цветом, словом дана человеку природой. Он может воспользоваться этим даром, а может пренебречь. От него зависит, откроет ли он сундучок и достанет оттуда все (или часть того, что туда положено) или не станет тратить на это усилия. Способность двигаться вверх по склону тоже мне кажется врожденной. Альпинизм, естественно, никакого отношения к искусству не имеет, потому что альпинизм--спорт, а спорт и искусство, как бы их ни сближали, никогда не приблизятся друг к другу, потому что в искусстве движение подчинено смыслу, а в спорте весь смысл--движение. В искусстве есть исполнитель и есть зритель, в альпинизме сам исполнитель--зритель. Не занимаясь живописью, можно быть любителем и знатоком изобразительного искусства, но не бывая в горах понять альпинистов сложно. Поэтому в самом начале книги, посвященной советским восходителям, поднявшимся на высочайшую гору Земли по чрезвычайно сложному маршруту, я признаюсь читателю точно так же, как в мае 1982 года в Непале признался руководителю экспедиции доктору физико-математических наук Евгению Игоревичу Тамму: -- Я никогда раньше не интересовался альпинизмом. И никогда не бывал на вершинах и не знаю, что такое ледопад. Мое признание тогда у подножия Эвереста в маленьком зеленом лагере, где после штурма Горы отдыхала наша команда, вызвало доверие у альпинистов. Они делились со мной первыми впечатлениями, ощущениями (может быть, самыми точными), делились едой и кровом на тропе, в Лукле и в Катманду. Я прожил рядом с ними две недели в Непале и все, чему не был свидетелем, описываю с их слов. За всю историю восхождений на Эверест сто двадцать два человека поднялись на его вершину. Из них одиннадцать--наши. За всю историю восхождений на Эверест пятьдесят четыре человека остались на Горе навечно. Среди них--ни одного нашего.